Команда полетела над Красней площадью, и ее отголоски еще долго отдавались эхом в куполах храма Василия Блаженного, в башенках Исторического музея, в острых пиках Кремлевских башен. Сводные полки начали разворот, знаменные группы выдвинулись вперед. На мгновение прекратился дождь, и солнце тысячу раз отразилось в трубах сводного военного оркестра. И сразу же над площадью поднялось марево — в нем будто чуть-чуть колыхались сводные колонны фронтов, алые полотнища знамен, стройные елочки у Мавзолея...

В день, когда их автоколонна подошла к Волге, над рекой стояло черное марево дыма и гари. Горела нефть. Немецкая авиация волна за волной заходила на город. Горело все, даже Волга: по ней текла горящая нефть. Андрей Коновалов — вчерашний «фабзаяц» школы при заводе «Коксохим» в Мариуполе — в автоколонне всего пару недель. Но за эти недели они успели пройти марш до Дона, где весь личный состав бросили на строительство оборонительных сооружений. Потом получили приказ двигаться на Восток, за Волгу. Но переправиться из-за горящей нефти было невозможно. Колонна шла калмыцкими степями — ее начальник (именно начальник, а не командир: колонна была гражданским учреждением, и работали в ней мальчишки пятнадцати-шестнадцати лет) решил вести машины в Пензу. Все дни пути над степью стояло марево.

В Пензенской области мальчишкам пришлось осваивать профессию строителя: колонну «бросили» на строительство городков для размещавшихся воинских частей. Впрочем, для Андрея Коновалова работа топором и пилой была не в новинку. У себя дома, под Глуском в Белоруссии, не раз с отцом помогал соседям хаты ставить, да и сами незадолго до войны построились. Что сейчас дома? В тридцать девятом уехал Андрей учиться рабочей в далекий Мариуполь. Когда теперь придется вернуться?..

 Разворачиваясь, полки фронтов проходили вдоль сводного батальона, в составе которого был и сержант Андрей Коновалов. Получалось, будто и он принял весь Парад Победы. Он даже улыбнулся этой своей мысли. Семнадцать полков — по одному от каждого фронта, сводный полк моряков, боевая техника, — заняли свои места на Красной площади. Колонны расположились по географическому принципу: так, как фронты на карте—с севера на юг. Открывать Парад должен был Карельский фронт, далее шел Ленинградский...

 ...Ленинградский был первым фронтом, на который попал Андрей Коновалов после призыва в армию. Осенью сорок второго он получил направление во флот, и их, группу новобранцев из Пензенской области, привезли в Ленинград в состав первого Балтийского эки. пажа. Парни уже представляли себя в морской форме. А получили обычную форму красноармейцев. И вместе с ней — направление в запасной 221 -и стрелковый полк 42-й армии.

 Сидеть «в запасе», когда передовая буквально под носом, было невыносимо. И когда в полк пришли из понтонно-мостовой бригады, красноармеец Коновалов решительно сделал шаг вперед. Будто чувствовал, что «понтонер» — это его военное призвание, специальность на все фронтовые годы...

Ровно десять часов.

Бьют часы на Спасской башне. И вот в центре площади перед Мавзолеем встречаются два маршала: принимающий парад Жуков, командующий парадом Рокоссовский. Белый и черный кони понесли их вдоль застывших полков. Последним в этом ряду стоял батальон Андрея Коновалова.

...Боевой путь понтонера Ковалева начался 6 января 1943 года—в первый день прорыва ленинградской блокады. 3-я понтонно-мостовая бригада резерва Главного командования стояла в районе Петрокрепости. Задача была поставлена определенно: к исходу дня навести через Неву щитовую переправу для танков. Щиты нужно было уложить на лед, укрепить сваями. Теоретически все просто. Одна «загвоздка» — щиты должны делаться из бревен толщиной не менее полуметра. Поблизости Невы такого леса нет, бревна переносились к реке на плечах. Самое близкое расстояние до реки—полтора метра. Да прибавьте сюда ширину Невы — 1200 метров... Щиты сколачивались здесь же, на льду, и укладывались один к одному.

И к вечеру, или как написано в приказе, «к исходу дня» по ней двинулись танки.

Жуков подъехал к Мавзолею. Фанфаристы подняли к небу свои инструменты, и мир услышал сигнал «Слушайте все!». И, действительно, сейчас Москву слушал весь мир, все человечество! Жуков произносил речь, а Коновалов вдруг четко понял, он, как и все, кто был в этот момент на Красной площади, попали в историю, что он человек счастливый, что смог прийти сюда от Ленинграда через всю Европу.

...Через Днепр наводили две переправы. Одну — южнее города Киева. Была это «чисто танковая» переправа, она была рассчитана на то, чтобы пропустить через себя как можно больше танков. Мост наводился медленно, убитых и раненых не успевали заменять свежими людьми, «одолженными» на время у танкистов, пехоты, артиллерии. Переправа пропустила через себя 3-ю гвардейскую танковую армию и всю артиллерию фронта.

Были в военной биографий сержанта Коновалова Висла, Нейсе, Дунай, Тиса, Одер. И был день Победы, который он встретил в Дрездене.

Над Красной площадью на мгновение повисла тишина, А потом могучее «ура!» прокатилось от одного полка до другого. Тысячи солдатских голосов слились с залпами салюта.

 «Шагом...» — пролетело над площадью. Казалось, каждый сейчас не выдержит даже секундной паузы и, не дождавшись второй части команды, сделает первый шаг по брусчатке главной площади страны. Но Рокоссовский держал паузу. И войска напряглись, и каждый солдат вдруг почувствовал свое единство с теми, кто стоит рядом с ним в парадном строю, и с теми, кто стоит в сводном волку на других фронтах, и с теми, кто навсегда остался лежать на берегах Волги, Вислы, Одера. «Марш!». Четыре года будто ждали этой команды. А все равно, прозвучала она неожиданно и особенно торжественно. И солдаты сделали первый шаг!

 Батальон Коновалова пока оставался на месте. Он должен был пройти по Красной площади последним...

В Москве группу 1-го Украинского фронта «осматривали» как-то особенно придирчиво. А потом отобрази 50 человек. Им предстояло нести на параде знамена. Знамена эти группа 1-го Украинского везла в отдельном вагоне, они были свалены здесь целой грудой. О том, что один из этих штандартов гитлеровской армии предназначен ему, сержант Коновалов даже не подозревал. А когда узнал, что должен нести по Красной площади, сержант хотел тут же бросить его наземь. Уговаривал его знаменитый летчик Покрышкин. И уговорил; «Ты его, сержант, действительно бросишь. Только не сейчас. Во время Парада, под ноги тем, кто вместе с тобой Победу добывал!».

 А накануне 24 июня, когда до выхода на парад оставалось всего несколько часов, Андрея Коновалова вдруг вызвали в штаб. Были здесь и Покрышкин, и генерал Синилов, который отвечал за подготовку их сводного батальона, другие офицеры. Прибыли солдаты и из других сводных подразделений. Каждый из них был в последние дни войны награжден орденом или медалью. Сейчас награды догнали солдат. Сержант Коновалов Андрей Митрофанович получил орден Красной Звезды — за свой последний военный мост, через Эльбу.

 В момент, когда сводный батальон должен был тронуться, вновь полил дождь. Фашистские знамена, которые солдаты держали у самой земли, превратились в тряпки. Так их и проволокли мимо здания ГУМа, мимо трибун, на которых сотни людей в эти минуты утирали слезы. Батальон застыл перед Мавзолеем. И вдруг смолкли трубы оркестра и над площадью разнесся гул. Десятки барабанщиков били дробь. По команде батальон развернулся, и Коновалов сделал несколько шагов вперед. Краем глаза заметил, что знамя, которое он волочил по площади и швырнул к подножью Мавзолея, упало на груду такого же тряпья и накрыло собой обломки личного штандарта фюрера. А сверху летели и летели другие знамена поверженного фашизма.

В сорок седьмом Андрей Митрофанович Коновалов вернулся в Глуск. Приехал сюда и отец: он воевал под Кенигсбергом. Вернулась мать из Франции, фашисты угнали ее вместе с другими женщинами почти до Ла-Манша. Выжила и сестра: трёхлетней она попала в лагерь в Бобруйске. Тут ее нашла тетя и спасла от смерти...

 Так начиналась мирная жизнь. Сегодня ветеран войны и труда Андрей Митрофанович Коновалов работает в Минске, в ПТО игрушек «Мир».

Есть у Коновалова одна особенность: не может спокойно смотреть военные парады. Волнуется, будто сам стоит там, в парадных расчетах. И смахивает слезу, когда звучит команда «К торжественному маршу!».

Б. ГЕРСТЕН